За творчеством молодого, но уже известного режиссера Башоперы Ляйсан Сафаргуловой журнал «Уфа» следит с самого ее первого спектакля. И вот очередной успех. «В ночь лунного затмения» Салавата Низаметдинова стала второй грандиозной постановкой после «Онегина».
-В центре прежней и нынешней постановок – сильные женские характеры. Это уже тенденция?
– Думаю, что больше совпадение, потому что такую линию диктует музыкальный материал и драматургия. Например, история Танкабике изначально выписана более выпукло. Между «Онегиным» и «В ночь лунного затмения» были еще постановки «Богемы» Джакомо Пуччини в «Геликон-опере», а также в Саранске и Казани, и там присутствует мощное мужское начало.
– Это не первая постановка оперы по знаменитой трагедии Мустая Карима в нашем театре. Не страшно было браться за такой материал?
– Материал непростой. Опасения, конечно, были. Все помнят постановку Рустема Галеева, ее очень любили публика, артисты и сам Мустай Карим. Поэтому, когда только началась подготовка, многие подходили и говорили: какой замечательный был спектакль. И я понимала, что избежать сравнения не удастся. Первая постановка состоялась в 1996 году, и на момент создания это был спектакль, отвечавший духу времени, там были фантазийные декорации, не бытовые. Она шла на сцене тетра почти 20 лет. Но я рада, что в итоге у нас получился совершенно дру¬гой спектакль, и это тоже все отметили.
– В спектакле, поставленном Рустемом Галеевым, другой финал, более оптимистичный, что ли: влюбленные поднимаются над бренной землей. В чем еще отличия?
– Мы с Валерием Игнатьевичем Платоновым, который также дирижировал прошлую постановку, поработали с купюрами: некоторые вещи умышлен¬но убрали, чтобы история стала более целостной. Например, отказались от песни Ишмурзы в пользу более драматичного финала. В первом варианте, кстати, конец не был очень воодушевляющим. Танкабике били кнутами. Оптимизма нет и в самом произведении Мустая Карима. Да и возможна ли нормальная жизнь после этих событий? Эта трагедия сродни шекспировским страстям, древнегреческим мифам, только с национальным колоритом. Но все про человека: про разрушающие людские судьбы предрассудки и обычаи.
– С чего начинается работа над оперой?
– С музыки. Повезло, что уже была постановка, а значит, возможность слушать оркестровые варианты. Это работа с нотами, чтобы понять, где какие лейтмотивы, инструменты. А уже потом еще раз перечитывается произведение чуть под другим углом зрения. В опере первична музыка.
– Открыли что-то новое для себя при прочтении оригинала?
– Как выяснилось, я довольно поверхностно представляла себе отношения между персонажами. У драматурга практически нет картонных героев, носителей какой-то одной характеристики. Например, Дервиш у Мустая не такой уж плохой. Он видит, как за калым детей фактически продают, и рассуждает: «Торгуются как на базаре». Ведь по тексту Зубаржат хотели вернуть, но не сторговались, и она осталась в семье Танкабике. В опере же Дервиш – абсолютно отрицательный герой, потому что в музыке нет ниче¬го, что могло бы его оправдать, она диктует свое. Да и в либретто этого нет. Или Акъегет. Он кажется таким романтическим героем, но, став по закону мужем Шафак, изменяет ей, пусть и со своей возлюбленной. Это как в жизни, где в одном человеке намешаны и пороки, и добродетели. Каждый хочет счастья, но не знает, как его достичь. Это трагедия. Финал не может быть оптимистичным, ведь за пределами общины царят те же нравы и обычаи. Нет Эдема, где влюбленные будут в безопасности.
– Кто самый несчастный?
– Здесь, прежде всего, нет счастливых. Разве может быть счастлива Танкабике, вынужденная скрывать своего сына. В том, что родился таким, есть и ее вина. Возможно, потому, что она скрывала свою беременность, а не потому, что это кара божья за грехи. Может ли быть счастлива Зубаржат, у которой отнимают ее любовь? Они все несчастны, но в разной степени. И положительных героев здесь нет. И только в юродивом нет противоречий, но там логика действий не совсем здорового человека. «Ты безгрешен, Дивана», – говорит Танкабике. Он идеален по определению, как князь Мышкин или Дон Кихот.
– Очень впечатлил Дивана. Кто исполнитель партии юродивого?
– Бывший солист «Геликон-оперы», а теперь свободный художник Василий Ефимов. Он пел на лучших мировых площадках, в том числе в Ла Скала с Ильдаром Абдразаковым. Мы познакомились, когда я ставила «Богему», и подружились. И вот представилась возможность пригласить его в Уфу.
– Сегодня много говорят о традиционных ценностях. Какие они в вашем понимании?
– Самая главная ценность тогда и сейчас – оставаться человеком. А это очень трудно. Когда в финале люди закидывают Танкабике камнями – это повод задуматься: а не я ли эта толпа, не я ли следую стадному инстинкту, жестоким средневековым законам? Театр, по моему мнению, не должен заниматься морализацией, он должен идти другим путем – говорить не в лоб, это не работает. А доходить до сердца зрителя какими-то обходными путями. Ассоциации всегда будут, потому что мир в отличие от произведения меняется, возникают такие отсылы к современности, которые автором изначально не закладывались. Люди сами делают выводы.
– Танкабике делает несчастными своих детей, боясь осуждения общества, старейшин. А как вы относитесь к чужому мнению, прислушиваетесь?
– Сложный вопрос. Нельзя сказать точно, пока не столкнешься с какой-то ситуацией. К счастью, не было случая проверить себя. Конечно, можно было гордо сказать, что стараюсь следовать собственному мнению, но, как говорится, жить в обществе и не зависеть от него невозможно. При этом не хочется слепо следовать толпе. Хочется сохранять критическое мышление.
– Современный мир очень противоречив. С одной стороны, мы все больше, как мне кажется, пытаемся закрыться в своей скорлупе, чтобы чувствовать себя безопасно, независимо. С другой – тиражируем свою жизнь в соцсетях. Что вы думаете?
– Веду свой блог, и это тоже способ моего заработка. Выкладываю все, что мне хочется. Если бы все время думала, что люди скажут, было бы сложно. Всегда найдется тот, кто добавит ту знаменитую ложку дегтя. Так устроены люди, порой в соцсетях кипят не менее серьезные страсти, чем в XVII веке. И в этом мы похожи.
Светлана ЯНОВА
-В центре прежней и нынешней постановок – сильные женские характеры. Это уже тенденция?
– Думаю, что больше совпадение, потому что такую линию диктует музыкальный материал и драматургия. Например, история Танкабике изначально выписана более выпукло. Между «Онегиным» и «В ночь лунного затмения» были еще постановки «Богемы» Джакомо Пуччини в «Геликон-опере», а также в Саранске и Казани, и там присутствует мощное мужское начало.
– Это не первая постановка оперы по знаменитой трагедии Мустая Карима в нашем театре. Не страшно было браться за такой материал?
– Материал непростой. Опасения, конечно, были. Все помнят постановку Рустема Галеева, ее очень любили публика, артисты и сам Мустай Карим. Поэтому, когда только началась подготовка, многие подходили и говорили: какой замечательный был спектакль. И я понимала, что избежать сравнения не удастся. Первая постановка состоялась в 1996 году, и на момент создания это был спектакль, отвечавший духу времени, там были фантазийные декорации, не бытовые. Она шла на сцене тетра почти 20 лет. Но я рада, что в итоге у нас получился совершенно дру¬гой спектакль, и это тоже все отметили.
– В спектакле, поставленном Рустемом Галеевым, другой финал, более оптимистичный, что ли: влюбленные поднимаются над бренной землей. В чем еще отличия?
– Мы с Валерием Игнатьевичем Платоновым, который также дирижировал прошлую постановку, поработали с купюрами: некоторые вещи умышлен¬но убрали, чтобы история стала более целостной. Например, отказались от песни Ишмурзы в пользу более драматичного финала. В первом варианте, кстати, конец не был очень воодушевляющим. Танкабике били кнутами. Оптимизма нет и в самом произведении Мустая Карима. Да и возможна ли нормальная жизнь после этих событий? Эта трагедия сродни шекспировским страстям, древнегреческим мифам, только с национальным колоритом. Но все про человека: про разрушающие людские судьбы предрассудки и обычаи.
– С чего начинается работа над оперой?
– С музыки. Повезло, что уже была постановка, а значит, возможность слушать оркестровые варианты. Это работа с нотами, чтобы понять, где какие лейтмотивы, инструменты. А уже потом еще раз перечитывается произведение чуть под другим углом зрения. В опере первична музыка.
– Открыли что-то новое для себя при прочтении оригинала?
– Как выяснилось, я довольно поверхностно представляла себе отношения между персонажами. У драматурга практически нет картонных героев, носителей какой-то одной характеристики. Например, Дервиш у Мустая не такой уж плохой. Он видит, как за калым детей фактически продают, и рассуждает: «Торгуются как на базаре». Ведь по тексту Зубаржат хотели вернуть, но не сторговались, и она осталась в семье Танкабике. В опере же Дервиш – абсолютно отрицательный герой, потому что в музыке нет ниче¬го, что могло бы его оправдать, она диктует свое. Да и в либретто этого нет. Или Акъегет. Он кажется таким романтическим героем, но, став по закону мужем Шафак, изменяет ей, пусть и со своей возлюбленной. Это как в жизни, где в одном человеке намешаны и пороки, и добродетели. Каждый хочет счастья, но не знает, как его достичь. Это трагедия. Финал не может быть оптимистичным, ведь за пределами общины царят те же нравы и обычаи. Нет Эдема, где влюбленные будут в безопасности.
– Кто самый несчастный?
– Здесь, прежде всего, нет счастливых. Разве может быть счастлива Танкабике, вынужденная скрывать своего сына. В том, что родился таким, есть и ее вина. Возможно, потому, что она скрывала свою беременность, а не потому, что это кара божья за грехи. Может ли быть счастлива Зубаржат, у которой отнимают ее любовь? Они все несчастны, но в разной степени. И положительных героев здесь нет. И только в юродивом нет противоречий, но там логика действий не совсем здорового человека. «Ты безгрешен, Дивана», – говорит Танкабике. Он идеален по определению, как князь Мышкин или Дон Кихот.
– Очень впечатлил Дивана. Кто исполнитель партии юродивого?
– Бывший солист «Геликон-оперы», а теперь свободный художник Василий Ефимов. Он пел на лучших мировых площадках, в том числе в Ла Скала с Ильдаром Абдразаковым. Мы познакомились, когда я ставила «Богему», и подружились. И вот представилась возможность пригласить его в Уфу.
– Сегодня много говорят о традиционных ценностях. Какие они в вашем понимании?
– Самая главная ценность тогда и сейчас – оставаться человеком. А это очень трудно. Когда в финале люди закидывают Танкабике камнями – это повод задуматься: а не я ли эта толпа, не я ли следую стадному инстинкту, жестоким средневековым законам? Театр, по моему мнению, не должен заниматься морализацией, он должен идти другим путем – говорить не в лоб, это не работает. А доходить до сердца зрителя какими-то обходными путями. Ассоциации всегда будут, потому что мир в отличие от произведения меняется, возникают такие отсылы к современности, которые автором изначально не закладывались. Люди сами делают выводы.
– Танкабике делает несчастными своих детей, боясь осуждения общества, старейшин. А как вы относитесь к чужому мнению, прислушиваетесь?
– Сложный вопрос. Нельзя сказать точно, пока не столкнешься с какой-то ситуацией. К счастью, не было случая проверить себя. Конечно, можно было гордо сказать, что стараюсь следовать собственному мнению, но, как говорится, жить в обществе и не зависеть от него невозможно. При этом не хочется слепо следовать толпе. Хочется сохранять критическое мышление.
– Современный мир очень противоречив. С одной стороны, мы все больше, как мне кажется, пытаемся закрыться в своей скорлупе, чтобы чувствовать себя безопасно, независимо. С другой – тиражируем свою жизнь в соцсетях. Что вы думаете?
– Веду свой блог, и это тоже способ моего заработка. Выкладываю все, что мне хочется. Если бы все время думала, что люди скажут, было бы сложно. Всегда найдется тот, кто добавит ту знаменитую ложку дегтя. Так устроены люди, порой в соцсетях кипят не менее серьезные страсти, чем в XVII веке. И в этом мы похожи.
Светлана ЯНОВА