20 сентября на общем собрании Российской академии наук избрали нового президента - гендиректора НИИ молекулярной электроники Геннадия Красникова. А накануне действующий глава РАН Александр Сергеев был вынужден (по его собственному признанию) снять свою кандидатуру с выборов. Как писали многие федеральные источники информации, предвыборная кампания проходила в условиях беспрецедентного административного и психологического давления. Как бы то ни было, президентом РАН стал Геннадий Красников, за которым, как говорят, стоят влиятельные лоббисты.
Возможно, поэтому на «смотрибельном» мной ток-шоу «Агора» первоначально заявленная тема избирательной кампании в РАН трансформировалась в обсуждение будущего российской науки - разговор получился несколько странным и плохо выстроенным. Но зато я с удовольствием послушала эмоциональные высказывания академика Роберта Нигматуллина (член Президиума РАН, научный руководитель Института океанологии РАН имени П.П. Ширшова, академик РАН), с кем доводилось неоднократно беседовать во времена его деятельности в Уфе. И тут мне вспомнились некоторые обстоятельства, связанные с Академией Башкортостана (ей в этом году исполнилось 30 лет) и УНЦ РАН (отметившим в минувшем году 70-летие), которыми захотелось поделиться…
Первым делом хочу напомнить, что в советскую эпоху Академия наук СССР имела в регионах свои филиалы. До войны в Башкирии Академии и академиков не было. А в эвакуацию к нам приехали многие выдающиеся личности, включая ученых Академии наук Украинской ССР. В суровые годы войны в Уфе дислоцировались многие учебные, научно-исследовательские и отраслевые институты: к примеру, Московский институт нефти и газа имени Губкина, Первый Московский медицинский институт, Рыбинский авиационный, ЦИАМ (Центральный НИИ авиамоторостроения), ЦИАТиМ СССР (Центральный институт авиационных топлив и масел), Госинститут проектирования авиационной промышленности, НИИ связи Наркомата электропромышленности, Московский НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Мечникова Наркомздрава СССР. Выдающиеся ученые приехали со своими семьями, целыми научными коллективами - что благотворно сказалось на общей городской атмосфере: приток интеллигенции вкупе с привнесенным интеллектуальным импульсом сработал как дрожжи.
И в первые же послевоенные годы правительство БАССР неоднократно обращалось в Москву с просьбой об открытии филиала АН СССР. И только в 1951-м решение было принято, весь следующий год ушел на организационные вопросы, а первым руководителем назначили доктора геолого-минералогических наук Георгия Васильевича Вахрушева, проработавшего на этой должности до 1956 года. Родился он под Уфой, в Уфимской губернии, после заведования кафедрой в Саратовском университете вернулся в Башкирию и организовал Горно-геологический исследовательский институт. Открыл несколько месторождений девонской нефти на западе республики. Изучал и описывал карстовые пещеры в регионе, а также термические явления Янган-тау. За вклад в науку был награжден именным автомобилем «Победа» с особым знаком - «Подарок от Сталина».
Затем его сменил приглашенный доктор химических наук Роман Дмитриевич Оболенцев - уроженец Харьковской области, выпускник Ленинградского университета. Как и Вахрушев, до переезда в Уфу (уже в статусе доктора химических наук) заведовал десять лет кафедрой в Саратовском университете. В Башкирии, активно осваивающей нефтедобычу и нефтепереработку, его знания оказались весьма востребованными: Оболенцев заложил теоретические и прикладные основы переработки тяжелой высокосернистой нефти, чем всегда отличался наш регион.
В 60-х годах предпринимались неоднократные попытки и процедуры по ликвидации, сокращению, оптимизации филиала и входящих в него институтов. Наконец в 1967 полномочия филиала восстановили, а председателем президиума назначили доктора химических наук из Казахстана, имевшего татаро-башкирские корни, - Сагида Рауфовича Рафикова. Родился он в Дюртюлинском районе, а учиться уехал в Казань, где в 1937 году окончил Химико-технологический институт. Получив диплом, с наукой уже не расставался - сначала совмещал научную деятельность с производственной, потом с головой ушел в «свои формулы», сравнительно рано став доктором химических наук. Его пригласили в Москву, в АН СССР, а затем доверили возглавить Академию наук Казахской ССР. Рафиков первым в СССР синтезировал алифатические полиамиды, разработал способ синтеза ароматических карбоновых кислот, описал процессы катализа, ингибирования и полимеризации.
В 1967 по настоянию Москвы Сагид Рафиков вернулся на родину и до 1984 года возглавлял нашу Академию наук. Однако с первого дня его невзлюбил первый секретарь обкома Шакиров. Чем на самом деле не угодил ученый партийному функционеру - доподлинно не знаю, а грязные слухи приводить не хочу. Одно ясно: Сагид Рауфович честно служил науке, всегда был интеллигентен и с коллегами, и со всеми остальными людьми - крупный ученый по мелочам не разменивался. В Башкирии он стал не только первым нерусским главой филиала академии, а благодаря высокому личному авторитету в научных кругах большой страны заставил считаться с мнением ученых даже таких авторитарных руководителей, как первый секретарь обкома Шакиров. За 17 лет совместной работы (Шакиров - в обкоме, Рафиков - в академии) первый секретарь так ни разу его и не принял, а когда приезжали руководители РАН из Москвы, требовал от своих обкомовских инструкторов под любым предлогом не допускать Рафикова на званые обеды с гостями. Сагид Рауфович в таких случаях вел себя по-джентльменски деликатно и не подавал виду, что у них с «первым» негласное противостояние.
В этой связи у Рафикова невольно сложился тандем с ректором УАИ Рыфатом Мавлютовым - Шакиров, видимо, где-то завидовал популярности обоих ученых, сумевших поднять свои учреждения на столь высокий уровень, что о них знали и с ними считались во всем СССР. В Казахстане Сагида Рафикова по сей день считают основателем химии - открыта мемориальная табличка на доме, где он жил, ежегодно проводятся посвященные Рафикову научные конференции. Там его помнят и чтят как ученого с мировым именем, а в Уфе, к сожалению, его имя постепенно забывается.
Справедливости ради стоит заметить: созданная Рафиковым творческая атмосфера не исключала турбулентности во взаимоотношениях ученых мужей. Уважаемый многими уфимцами создатель уникального Музея археологии и этнографии УНЦ РАН, доктор исторических наук Раиль Гумерович Кузеев, занимавший долгие годы пост заместителя председателя БФ АН СССР (потом и вице-президента АН РБ), в отличие от Рафикова был не просто вхож к «первому», а выполнял его «особые» поручения. И в этом нет ничего удивительного: гуманитарные науки всегда подвергаются определенному давлению со стороны местных властей, поскольку именно они формируют те или иные тенденции в развитии общества в регионе, включая вопросы национальной идентичности. Говорят, интриговать порой приходилось и ученому секретарю (1961-1969 гг.) Спартаку Габдрахмановичу Фаттахутдинову, тем не менее коллеги его уважали и многие до сих пор тепло вспоминают.
Возвращаясь же к хронологической цепочке преобразований в отечественной науке, замечу, что филиалы АН СССР одновременно с Башкирией открылись и в других автономных республиках и областях. Но не все они были равнозначны по своему потенциалу, а следовательно, и по статусу. В Уфе долгие годы действовал Башкирский филиал (БФ) АН СССР, а в 1987 году по инициативе академика Месяца наш филиал (наряду с другими академическими структурами в национальных регионах) преобразовали в Башкирский научный центр в составе Уральского отделения АН СССР. Реакция нашего научного сообщества на такое решение оказалась неоднозначной: кто-то из технарей с пониманием отнесся к кураторству со стороны более сильной научной школы, а нашлись и оскорбленные, посчитавшие несправедливым подчинение Уральскому отделению. Как годы спустя комментировали минувшие события знавшие ситуацию ученые, в регионах неэффективно тратили деньги на всякого рода темы, не представляющие широкого научного значения.
В 1984 году на смену Рафикову пришел коллега - доктор химических наук (тоже из Казахской ССР), направленный в Уфу сначала в статусе заместителя председателя президиума, а затем возглавлявший филиал до 1993 года - Генрих Александрович Толстиков. Толстиков с гордостью называл себя учеником Рафикова, по праву считал его адептом многих перспективных направлений в химии. Вместе им удалось создать в Уфе мощный институт органической химии: по признанию московского академика с мировым именем Николая Константиновича Кочеткова, благодаря Рафикову и Толстикову появилась научная школа, вполне конкурентная с мировыми.
Мне довелось учиться в одном классе с сыном академика Толстикова - Александром. По своим школьным воспоминаниям осмелюсь утверждать, что Генрих Александрович самозабвенно любил химию и по-настоящему служил науке, добившись значительных результатов: его открытия нашли применение в прикладных сферах - в фармацевтике, растениеводстве, в получении новых химических материалов в промышленности. Химия главенствовала в семье Толстиковых: его верная спутница жизни в молодые годы заработала серьезную аллергию - в ходе лабораторного эксперимента разбилась колба с опасным химическим веществом. Науку ей пришлось оставить, но в школу Лора Федоровна заглядывала довольно часто, чем наверняка смущала без того прилежного в учебе сына. Мы знали, что у Саши папа - большой ученый, но мажором наш одноклассник не был точно. (Логично, что он тоже связал жизнь с химией, стал самым молодым доктором химических наук, удостоился нескольких Государственных премий и был избран член-корреспондентом РАН. При этом Александр всерьез увлекся живописью, долгие годы дружил с легендарным уфимским художником, академиком Российской академии художеств Сергеем Красновым. Впрочем, это уже совсем другая история.)
Итак, Генрих Толстиков достойно продолжал дело своего учителя Сагида Рафикова. И я была крайне удивлена, когда на первых выборах президента Республики Башкортостан в 1993 году, наряду с Рахимовым, свою кандидатуру выдвинул и доктор наук Толстиков. Понятно, кто выиграл и кто проиграл. Говорили, что баллотироваться на высокий пост Генриху Александровичу настоятельно рекомендовали из Москвы - возможно, так оно и было. Здоровья и сил та шумная избирательная кампания ему, конечно же, не прибавила: пришлось оставить должность и вообще уехать из Уфы, что, впрочем, пошло только на пользу научной карьере Генриха Толстикова, его пригласили в Новосибирск, где к науке всегда относились с пиететом. Страна уже бурлила - всюду царили «перестроечные» настроения, и в 1993 году бывший Башкирский филиал выделили в региональный научный центр - УНЦ РАН.
Химика Толстикова на посту председателя РАН сменил Роберт Искандерович Нигматуллин, которого я первый раз увидела и услышала в стенах ИПТЭР (отраслевой Институт проблем транспорта энергоресурсов) на школе-семинаре известного в СССР академика из Азербайджана Азата Халиловича Мирзаджанзаде, о котором неоднократно писала и которым искренне восхищалась - он и вправду из вундеркинда вырос в гения. У Азата Халиловича было в Уфе много учеников и единомышленников из нефтехимической отрасли, где успешно внедрялись наработки ученых-теоретиков. В то же время этот гениальный математик дружил в Уфе с семьей композитора Наримана Сабитова, с его сыновьями, невестками, доверительно общался с примами Оперного театра, с писателями, художниками - он был поистине человеком высокой культуры, не говоря уже об интеллекте и энциклопедических знаниях. И семинары его проходили захватывающе интересно, в бурных обсуждениях научных проблем участвовали все приглашенные, включая учеников академика из Индии, Вьетнама и башкирских ученых. Нигматуллин с жаром тогда рассказывал про пузырьки газов, внутри которых под особым воздействием концентрируется энергия. Честно сказать, я тогда мало что поняла из нигматуллинской теории термояда, но точно для себя отметила - этот одержимый наукой человек далеко пойдет…
Чтобы сохранить хронологический строй повествования, вернусь в 1991 год, откуда исходили ростки суверенизации. 6 февраля 1991 года вышло постановление Президиума Верховного Совета Башкирской ССР о создании самостоятельной академии «для сохранения, укрепления и развития научно-технического потенциала республики». То было время, когда востребованными оказались националистические настроения в обществе. Толпу нередко подогревали деятели научной сферы, главным образом гуманитарии - историки, философы, филологи, социологи, призывающие обратить взоры к периоду «колонизации». Тогда-то, кстати, и вспомнились прежние реорганизации с закрытием Башкирского филиала АН СССР, с сокращением штата и тем научных исследований - мол, всегда Москва недооценивала талантливых ученых в национальных республиках. Технари тоже не молчали: Башкирия - лидер в нефтепереработке - нуждалась в инновационных технологиях, обновлении и совершенствовании производства на базе научных изысканий. Ко всем в тот период пришло понимание: науку надо стремительно развивать!
И тут возникла личность ученого-металловеда Оскара Кайбышева. Сразу после выхода в начале 91-го постановления о создании своей Академии наук прошло учредительное собрание - начали формировать штат академиков. А уже в 1992 году провели первое общее собрание, где избрали первого президента (заметьте, не председателя - слово устарело вместе с колхозами, пришло время президентов) - им стал Оскар Кайбышев. Он оказался очень деятельным человеком и настоял на Указе М.Г. Рахимова (тогда еще председателя ВС РБ, а не президента) о включении в Академию наук республики институтов, на тот момент входящих в БНЦ РАН. Такой демарш поддержали не все в научном сообществе Уфы, а в Москве так и вовсе возмутились и топнули ногой. Российскую академию наук тогда возглавлял авторитетный ученый-математик Юрий Сергеевич Осипов (одновременно оставался директором Математического института имени Стеклова). Конфликт пришлось срочно улаживать. После нескольких встреч Рахимова с Осиповым нашли компромисс: академические институты Уфы оставили в составе УНЦ РАН, а отраслевые институты перешли под Академию наук республики. На тот момент в Уфе стало две академии и два их руководителя.
И о Кайбышеве хочется сказать особо. Уроженец Москвы, сын интеллигентных родителей, имевших корни из Башкирии, окончил Московский институт стали и сплавов в 1962 году и распределился в Уфу на Моторостроительный завод, зашифрованный в то время в почтовый ящик №20, одновременно он выстроил взаимодействие с УАИ (сегодня УГАТУ), где вскоре возглавил кафедру металловедения, а чуть позже создал конструкторское бюро «Тантал», отделившееся через некоторое время в самостоятельную организацию, директором которой и стал Кайбышев.
Уже в студенческие годы я много слышала о молодом талантливом ученом, хотя училась на «электрическом» факультете УАИ, где введение в металловедение преподавали всего один семестр, из которого все же в памяти отложились лишь основополагающие понятия «аустенит», «перлит» и тому подобное. Лекции нам читал очень эмоциональный профессор, фамилию его боюсь перепутать (кажется, Скворцов), и он периодически с гордостью рассказывал о перспективных исследованиях на кафедре, упоминался и неординарный исследователь Кайбышев. А потом об успехах «Тантала», вскоре ставшего Научно-исследовательским институтом сверхпластичности металлов, много восторженных откликов слышала от коллег в годы работы в стенах альма-матер. Кайбышев занимался физикой прочности и пластичности материалов, разрабатывал технологии получения конструктивных материалов путем деформации кристаллических решеток.
Тем временем Россию накрыли рыночные реформы - бывшие ниокровские темы, связанные с оборонкой и космосом, стали закрывать, ученые и инженеры стремительно меняли сферу деятельности. Так, собственно, я оказалась в журналистике, благодаря которой погрузилась во многие новые и чрезвычайно любопытные для меня сферы. Прекрасно помню, как обсуждалось в местной прессе создание своей Башкирской академии наук, на которую общество возлагало надежды по продвижению региона и разработке перспективных тем, призванных создать новые производства и рабочие места, улучшить состояние экономики.
Благодаря Кайбышеву об Уфе заговорили как о городе со своей научной школой в области металловедения, где разрабатываются теория и практика такого много обещающего промышленному производству явления, как сверхпластичность. Были созданы технологии изготовления деталей из труднодеформируемых и малопластичных материалов, мало того - их удалось внедрить на заводах Башкирии и ряда других регионов. Оскара Кайбышева поспешили признать адептом будущей обеспеченной жизни. Интервью он категорически не давал, за исключением кратких комментариев на каких-то научных или общественно-политических мероприятиях, посещать которые полагалось главе Академии.
Однако в Москве на «суверенизацию» науки посмотрели с прищуром. Видимо, попытку Кайбышева «присвоить» РАНовские институты, переведя их в подчинение самостийной Башкирской академии, не простили, а просто стали ждать удобного случая для подножки. В начале 2005 года ФСБ предъявила Оскару Кайбышеву обвинение в измене Родине - передаче Южной Корее технологии двойного назначения с возможностью использования как в оборонной промышленности, так и в гражданской. Попытки оправдаться и предъявить все ранее полученные в федеральных министерствах и ведомствах согласования и экспертные заключения не возымели успеха. Хотя Минэкономразвития России подтвердило: данная технология не имеет двойного применения, она рассчитана на потребительское назначение. Экспертный совет Президиума РАН также подтвердил исключительно «мирное» предназначение проданной технологии.
Но все же в августе 2006 года Верховный суд Башкортостана признал Оскара Кайбышева (автора 280 научных трудов и 210 изобретений) виновным. Разумеется, что осужденного за шпионаж ученого отстранили от руководства созданным им институтом и академией. В ходе «кайбышевского дела» то и дело всплывали какие-то странные обстоятельства: то майор ФСБ ненароком присваивал найденные в сейфе ученого векселя на десятки тысяч долларов, то хватали за руку при воровстве оставшегося исполнять обязанности директора коллегу. Что тут сказать? Золотой телец погубил светлые головы. Не берусь судить о моральных, человеческих качествах Оскара Кайбышева - я его совсем не знала, но осмелюсь утверждать, что в первые годы рыночных реформ многие ученые пытались зарабатывать «нетрадиционными» для науки способами, прибегая к мутным контрактам и договоренностям. Кто-то от бедности, кто-то от жадности, а кто-то и по наивности. Кайбышев, конечно же, наивным не был.
Однако я знала и «наивных» (по моей условной классификации). Например, «правая рука» директора экономики и социологии УНЦ РАН (в 1992-1997 гг.) Хамида Нурисламовича Гизатуллина - Нина Ивановна Климова, в то время молодая доктор экономических наук, всегда откликалась на просьбы журналистов дать интервью, комментарии по тем или иным событиям в быстроменяющейся стране, поучаствовать в круглых столах. Я и сегодня испытываю определенную вину перед читателями за то, как мы описывали вместе с экономистами перспективы вложения «приватизационных чеков» во всякого рода ЧИФы, ПИФы и прочие, как потом оказалось, финансовые ловушки олигархов и мошенников. Так было. Ваучеры своей семьи «по доброму совету» я отдала империи Березовского - АВВА. А сам Хамид Нурисламович оказался гораздо мудрее: своего сына Тимура сразу направил верным путем - в торговлю, где крутились миллионы - магазины «Матрица» стали любимыми у многих уфимцев, пока их владелец Гизатуллин-младший чем-то не разозлил властьимущих - торговую сеть разорили, но их хозяин к тому времени, говорят, обосновался в теплых странах. Россия менялась стремительно: закрывались предприятия, люди теряли работу, налаженный уклад жизни, но в целом в обществе витали надежды на близкие перемены к лучшему. Все как бы пребывали в некой эйфории от падения железного занавеса. Лишь немногие общественные деятели осмеливались тогда выступать с конструктивной критикой и смелыми предложениями. Академик Нигматуллин в том числе.
Роберт Нигматуллин с 1993 по 2006 год возглавлял УНЦ РАН, совмещая с руководством Башкирской академией наук (1995-2004 гг.). То была эпоха всесильного президента республики Рахимова, когда менялись приоритеты в обществе и национальная тема приобретала значительный вес. Нигматуллин, глубоко изучивший не только термодинамику, но и собственную родословную, не стеснялся говорить о своих темниковских пращурах, несколько столетий назад перебравшихся в башкирский край. Дед по отцу - Гениатулла Терегулов после окончания МГУ стал профессором медицины, благодаря ему в Уфе открылся медицинский институт. Профессор Терегулов одним из первых обратил взоры на феномен «горящей горы» - Янган-тау и предложил открыть там лечебницу. Дед по матери был директором школы в Серменево, а потом в купеческом, тогда еще башкирском, городке Троицке. Так что страсть к познанию у Роберта Нигматуллина - родовая, фамильное достояние.
Мне лично импонировала позиция Нигматуллина в такой чувствительной для нашей республики проблеме, как взаимоотношения башкир и татар. С его легкой руки в разговорный обиход вошло определение башкиро-татары, татаро-башкиры, что для многих смешанных семей в нашем регионе (как, например, моя) более чем близко и понятно. Мы не раз обсуждали с академиком перспективы федерализма в России - тогда они казались незыблемыми, но требующими совершенства.
Горячо говорили о теории пассионарности Льва Гумилева и необходимости обучать детей башкирскому, татарскому, чувашскому - и всем другим родным языкам. Роберт Искандерович поддерживал обучение родным языкам в школе, но определяющим фактором считал атмосферу в семье, где закладываются все основы воспитания, передаются родовые традиции, включая язык. Помнится, что именно Нигматуллин продвигал идею разработки компьютерной версии башкирского языка, призывал молодых ученых-аспирантов разрабатывать игровые программы для детей и подростков. В начале нулевых президиум АН РБ утвердил такие важные программы, как «Народы Башкортостана», «Фольклор народов Башкортостана», «Сохранение, изучение и развитие народов РБ». Идея создания в недрах ИИЯЛ специального подразделения, ставшего затем самостоятельным учреждением, - «Башкирская энциклопедия» - тоже воплотилась в жизнь в бытность Нигматуллина. К чему, спросите, эти напоминания? Привожу эти факты в качестве аргументов для наших ученых - гуманитариев, считавших себя всегда обделенными по сравнению с институтами естественных наук.
В первые годы деятельности Нигматуллина руководство республики прислушивалось к его предложениям. С одобрения правительства в АН РБ впервые разработали межотраслевой баланс экономики, что позволило увидеть полную картину: какие отрасли лидируют, а какие пробуксовывают и требуют вмешательства. Однако потом появилось некое раздражение при упоминании фамилии академика. В 2006-м Роберта Нигматуллина избрали членом президиума РАН и директором Института океанологии, чему академик, думаю, был несказанно рад.
Пост президента АН РБ Роберт Искандерович оставил еще за два года до избрания в президиум РАН - в 2004 году. Его на два года сменил доктор-математик Марат Ильгамов, имевший к тому моменту кратковременный опыт работы в университетах Принстона и Массачусетса в Англии, успевший поработать в Казани на должностях директора института и заместителя председателя президиума КФ АН СССР. В 2006 году на пост президента АН РБ пришел легендарный ректор УГНТУ, сумевший вывести родной вуз в ряд лучших российских университетов, Айрат Шаммазов. Айрат Мингазович тоже испытал на себе «барскую немилость» уже в период правления Рустэма Хамитова. Грязное сфабрикованное дело в конце концов развалилось из-за отсутствия состава преступления, а втянутые в неприличную историю следователи и коллеги-ученые пытались потом извиняться и оправдываться. Но скольких нервов стоили семье Шаммазовых вызовы на допросы - знают только Айрат Мингазович и его мудрая супруга Альбина Рафкатовна. Бог всем судья, а время постепенно проявляет истину и ложь…
В 2011-м АН РБ на целых пять лет возглавил математик Рамиль Бахтизин, а с 2016 года и по сей день президентом является педагог и драматург Альфис Гаязов - первый, можно сказать, гуманитарий во главе Академии - тоже своего рода знаковое событие в нашей академической сфере. Что касается бывшего УНЦ РАН, в 2014 году очередная реформа породила федеральное агентство - ФАНО РФ, а в Уфе появился федеральный исследовательский центр. На чем я, пожалуй, и поставлю пока точку. Будем наблюдать за жизнью дальше…
Галина ИШМУХАМЕТОВА
Возможно, поэтому на «смотрибельном» мной ток-шоу «Агора» первоначально заявленная тема избирательной кампании в РАН трансформировалась в обсуждение будущего российской науки - разговор получился несколько странным и плохо выстроенным. Но зато я с удовольствием послушала эмоциональные высказывания академика Роберта Нигматуллина (член Президиума РАН, научный руководитель Института океанологии РАН имени П.П. Ширшова, академик РАН), с кем доводилось неоднократно беседовать во времена его деятельности в Уфе. И тут мне вспомнились некоторые обстоятельства, связанные с Академией Башкортостана (ей в этом году исполнилось 30 лет) и УНЦ РАН (отметившим в минувшем году 70-летие), которыми захотелось поделиться…
Первым делом хочу напомнить, что в советскую эпоху Академия наук СССР имела в регионах свои филиалы. До войны в Башкирии Академии и академиков не было. А в эвакуацию к нам приехали многие выдающиеся личности, включая ученых Академии наук Украинской ССР. В суровые годы войны в Уфе дислоцировались многие учебные, научно-исследовательские и отраслевые институты: к примеру, Московский институт нефти и газа имени Губкина, Первый Московский медицинский институт, Рыбинский авиационный, ЦИАМ (Центральный НИИ авиамоторостроения), ЦИАТиМ СССР (Центральный институт авиационных топлив и масел), Госинститут проектирования авиационной промышленности, НИИ связи Наркомата электропромышленности, Московский НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Мечникова Наркомздрава СССР. Выдающиеся ученые приехали со своими семьями, целыми научными коллективами - что благотворно сказалось на общей городской атмосфере: приток интеллигенции вкупе с привнесенным интеллектуальным импульсом сработал как дрожжи.
И в первые же послевоенные годы правительство БАССР неоднократно обращалось в Москву с просьбой об открытии филиала АН СССР. И только в 1951-м решение было принято, весь следующий год ушел на организационные вопросы, а первым руководителем назначили доктора геолого-минералогических наук Георгия Васильевича Вахрушева, проработавшего на этой должности до 1956 года. Родился он под Уфой, в Уфимской губернии, после заведования кафедрой в Саратовском университете вернулся в Башкирию и организовал Горно-геологический исследовательский институт. Открыл несколько месторождений девонской нефти на западе республики. Изучал и описывал карстовые пещеры в регионе, а также термические явления Янган-тау. За вклад в науку был награжден именным автомобилем «Победа» с особым знаком - «Подарок от Сталина».
Затем его сменил приглашенный доктор химических наук Роман Дмитриевич Оболенцев - уроженец Харьковской области, выпускник Ленинградского университета. Как и Вахрушев, до переезда в Уфу (уже в статусе доктора химических наук) заведовал десять лет кафедрой в Саратовском университете. В Башкирии, активно осваивающей нефтедобычу и нефтепереработку, его знания оказались весьма востребованными: Оболенцев заложил теоретические и прикладные основы переработки тяжелой высокосернистой нефти, чем всегда отличался наш регион.
В 60-х годах предпринимались неоднократные попытки и процедуры по ликвидации, сокращению, оптимизации филиала и входящих в него институтов. Наконец в 1967 полномочия филиала восстановили, а председателем президиума назначили доктора химических наук из Казахстана, имевшего татаро-башкирские корни, - Сагида Рауфовича Рафикова. Родился он в Дюртюлинском районе, а учиться уехал в Казань, где в 1937 году окончил Химико-технологический институт. Получив диплом, с наукой уже не расставался - сначала совмещал научную деятельность с производственной, потом с головой ушел в «свои формулы», сравнительно рано став доктором химических наук. Его пригласили в Москву, в АН СССР, а затем доверили возглавить Академию наук Казахской ССР. Рафиков первым в СССР синтезировал алифатические полиамиды, разработал способ синтеза ароматических карбоновых кислот, описал процессы катализа, ингибирования и полимеризации.
В 1967 по настоянию Москвы Сагид Рафиков вернулся на родину и до 1984 года возглавлял нашу Академию наук. Однако с первого дня его невзлюбил первый секретарь обкома Шакиров. Чем на самом деле не угодил ученый партийному функционеру - доподлинно не знаю, а грязные слухи приводить не хочу. Одно ясно: Сагид Рауфович честно служил науке, всегда был интеллигентен и с коллегами, и со всеми остальными людьми - крупный ученый по мелочам не разменивался. В Башкирии он стал не только первым нерусским главой филиала академии, а благодаря высокому личному авторитету в научных кругах большой страны заставил считаться с мнением ученых даже таких авторитарных руководителей, как первый секретарь обкома Шакиров. За 17 лет совместной работы (Шакиров - в обкоме, Рафиков - в академии) первый секретарь так ни разу его и не принял, а когда приезжали руководители РАН из Москвы, требовал от своих обкомовских инструкторов под любым предлогом не допускать Рафикова на званые обеды с гостями. Сагид Рауфович в таких случаях вел себя по-джентльменски деликатно и не подавал виду, что у них с «первым» негласное противостояние.
В этой связи у Рафикова невольно сложился тандем с ректором УАИ Рыфатом Мавлютовым - Шакиров, видимо, где-то завидовал популярности обоих ученых, сумевших поднять свои учреждения на столь высокий уровень, что о них знали и с ними считались во всем СССР. В Казахстане Сагида Рафикова по сей день считают основателем химии - открыта мемориальная табличка на доме, где он жил, ежегодно проводятся посвященные Рафикову научные конференции. Там его помнят и чтят как ученого с мировым именем, а в Уфе, к сожалению, его имя постепенно забывается.
Справедливости ради стоит заметить: созданная Рафиковым творческая атмосфера не исключала турбулентности во взаимоотношениях ученых мужей. Уважаемый многими уфимцами создатель уникального Музея археологии и этнографии УНЦ РАН, доктор исторических наук Раиль Гумерович Кузеев, занимавший долгие годы пост заместителя председателя БФ АН СССР (потом и вице-президента АН РБ), в отличие от Рафикова был не просто вхож к «первому», а выполнял его «особые» поручения. И в этом нет ничего удивительного: гуманитарные науки всегда подвергаются определенному давлению со стороны местных властей, поскольку именно они формируют те или иные тенденции в развитии общества в регионе, включая вопросы национальной идентичности. Говорят, интриговать порой приходилось и ученому секретарю (1961-1969 гг.) Спартаку Габдрахмановичу Фаттахутдинову, тем не менее коллеги его уважали и многие до сих пор тепло вспоминают.
Возвращаясь же к хронологической цепочке преобразований в отечественной науке, замечу, что филиалы АН СССР одновременно с Башкирией открылись и в других автономных республиках и областях. Но не все они были равнозначны по своему потенциалу, а следовательно, и по статусу. В Уфе долгие годы действовал Башкирский филиал (БФ) АН СССР, а в 1987 году по инициативе академика Месяца наш филиал (наряду с другими академическими структурами в национальных регионах) преобразовали в Башкирский научный центр в составе Уральского отделения АН СССР. Реакция нашего научного сообщества на такое решение оказалась неоднозначной: кто-то из технарей с пониманием отнесся к кураторству со стороны более сильной научной школы, а нашлись и оскорбленные, посчитавшие несправедливым подчинение Уральскому отделению. Как годы спустя комментировали минувшие события знавшие ситуацию ученые, в регионах неэффективно тратили деньги на всякого рода темы, не представляющие широкого научного значения.
В 1984 году на смену Рафикову пришел коллега - доктор химических наук (тоже из Казахской ССР), направленный в Уфу сначала в статусе заместителя председателя президиума, а затем возглавлявший филиал до 1993 года - Генрих Александрович Толстиков. Толстиков с гордостью называл себя учеником Рафикова, по праву считал его адептом многих перспективных направлений в химии. Вместе им удалось создать в Уфе мощный институт органической химии: по признанию московского академика с мировым именем Николая Константиновича Кочеткова, благодаря Рафикову и Толстикову появилась научная школа, вполне конкурентная с мировыми.
Мне довелось учиться в одном классе с сыном академика Толстикова - Александром. По своим школьным воспоминаниям осмелюсь утверждать, что Генрих Александрович самозабвенно любил химию и по-настоящему служил науке, добившись значительных результатов: его открытия нашли применение в прикладных сферах - в фармацевтике, растениеводстве, в получении новых химических материалов в промышленности. Химия главенствовала в семье Толстиковых: его верная спутница жизни в молодые годы заработала серьезную аллергию - в ходе лабораторного эксперимента разбилась колба с опасным химическим веществом. Науку ей пришлось оставить, но в школу Лора Федоровна заглядывала довольно часто, чем наверняка смущала без того прилежного в учебе сына. Мы знали, что у Саши папа - большой ученый, но мажором наш одноклассник не был точно. (Логично, что он тоже связал жизнь с химией, стал самым молодым доктором химических наук, удостоился нескольких Государственных премий и был избран член-корреспондентом РАН. При этом Александр всерьез увлекся живописью, долгие годы дружил с легендарным уфимским художником, академиком Российской академии художеств Сергеем Красновым. Впрочем, это уже совсем другая история.)
Итак, Генрих Толстиков достойно продолжал дело своего учителя Сагида Рафикова. И я была крайне удивлена, когда на первых выборах президента Республики Башкортостан в 1993 году, наряду с Рахимовым, свою кандидатуру выдвинул и доктор наук Толстиков. Понятно, кто выиграл и кто проиграл. Говорили, что баллотироваться на высокий пост Генриху Александровичу настоятельно рекомендовали из Москвы - возможно, так оно и было. Здоровья и сил та шумная избирательная кампания ему, конечно же, не прибавила: пришлось оставить должность и вообще уехать из Уфы, что, впрочем, пошло только на пользу научной карьере Генриха Толстикова, его пригласили в Новосибирск, где к науке всегда относились с пиететом. Страна уже бурлила - всюду царили «перестроечные» настроения, и в 1993 году бывший Башкирский филиал выделили в региональный научный центр - УНЦ РАН.
Химика Толстикова на посту председателя РАН сменил Роберт Искандерович Нигматуллин, которого я первый раз увидела и услышала в стенах ИПТЭР (отраслевой Институт проблем транспорта энергоресурсов) на школе-семинаре известного в СССР академика из Азербайджана Азата Халиловича Мирзаджанзаде, о котором неоднократно писала и которым искренне восхищалась - он и вправду из вундеркинда вырос в гения. У Азата Халиловича было в Уфе много учеников и единомышленников из нефтехимической отрасли, где успешно внедрялись наработки ученых-теоретиков. В то же время этот гениальный математик дружил в Уфе с семьей композитора Наримана Сабитова, с его сыновьями, невестками, доверительно общался с примами Оперного театра, с писателями, художниками - он был поистине человеком высокой культуры, не говоря уже об интеллекте и энциклопедических знаниях. И семинары его проходили захватывающе интересно, в бурных обсуждениях научных проблем участвовали все приглашенные, включая учеников академика из Индии, Вьетнама и башкирских ученых. Нигматуллин с жаром тогда рассказывал про пузырьки газов, внутри которых под особым воздействием концентрируется энергия. Честно сказать, я тогда мало что поняла из нигматуллинской теории термояда, но точно для себя отметила - этот одержимый наукой человек далеко пойдет…
Чтобы сохранить хронологический строй повествования, вернусь в 1991 год, откуда исходили ростки суверенизации. 6 февраля 1991 года вышло постановление Президиума Верховного Совета Башкирской ССР о создании самостоятельной академии «для сохранения, укрепления и развития научно-технического потенциала республики». То было время, когда востребованными оказались националистические настроения в обществе. Толпу нередко подогревали деятели научной сферы, главным образом гуманитарии - историки, философы, филологи, социологи, призывающие обратить взоры к периоду «колонизации». Тогда-то, кстати, и вспомнились прежние реорганизации с закрытием Башкирского филиала АН СССР, с сокращением штата и тем научных исследований - мол, всегда Москва недооценивала талантливых ученых в национальных республиках. Технари тоже не молчали: Башкирия - лидер в нефтепереработке - нуждалась в инновационных технологиях, обновлении и совершенствовании производства на базе научных изысканий. Ко всем в тот период пришло понимание: науку надо стремительно развивать!
И тут возникла личность ученого-металловеда Оскара Кайбышева. Сразу после выхода в начале 91-го постановления о создании своей Академии наук прошло учредительное собрание - начали формировать штат академиков. А уже в 1992 году провели первое общее собрание, где избрали первого президента (заметьте, не председателя - слово устарело вместе с колхозами, пришло время президентов) - им стал Оскар Кайбышев. Он оказался очень деятельным человеком и настоял на Указе М.Г. Рахимова (тогда еще председателя ВС РБ, а не президента) о включении в Академию наук республики институтов, на тот момент входящих в БНЦ РАН. Такой демарш поддержали не все в научном сообществе Уфы, а в Москве так и вовсе возмутились и топнули ногой. Российскую академию наук тогда возглавлял авторитетный ученый-математик Юрий Сергеевич Осипов (одновременно оставался директором Математического института имени Стеклова). Конфликт пришлось срочно улаживать. После нескольких встреч Рахимова с Осиповым нашли компромисс: академические институты Уфы оставили в составе УНЦ РАН, а отраслевые институты перешли под Академию наук республики. На тот момент в Уфе стало две академии и два их руководителя.
И о Кайбышеве хочется сказать особо. Уроженец Москвы, сын интеллигентных родителей, имевших корни из Башкирии, окончил Московский институт стали и сплавов в 1962 году и распределился в Уфу на Моторостроительный завод, зашифрованный в то время в почтовый ящик №20, одновременно он выстроил взаимодействие с УАИ (сегодня УГАТУ), где вскоре возглавил кафедру металловедения, а чуть позже создал конструкторское бюро «Тантал», отделившееся через некоторое время в самостоятельную организацию, директором которой и стал Кайбышев.
Уже в студенческие годы я много слышала о молодом талантливом ученом, хотя училась на «электрическом» факультете УАИ, где введение в металловедение преподавали всего один семестр, из которого все же в памяти отложились лишь основополагающие понятия «аустенит», «перлит» и тому подобное. Лекции нам читал очень эмоциональный профессор, фамилию его боюсь перепутать (кажется, Скворцов), и он периодически с гордостью рассказывал о перспективных исследованиях на кафедре, упоминался и неординарный исследователь Кайбышев. А потом об успехах «Тантала», вскоре ставшего Научно-исследовательским институтом сверхпластичности металлов, много восторженных откликов слышала от коллег в годы работы в стенах альма-матер. Кайбышев занимался физикой прочности и пластичности материалов, разрабатывал технологии получения конструктивных материалов путем деформации кристаллических решеток.
Тем временем Россию накрыли рыночные реформы - бывшие ниокровские темы, связанные с оборонкой и космосом, стали закрывать, ученые и инженеры стремительно меняли сферу деятельности. Так, собственно, я оказалась в журналистике, благодаря которой погрузилась во многие новые и чрезвычайно любопытные для меня сферы. Прекрасно помню, как обсуждалось в местной прессе создание своей Башкирской академии наук, на которую общество возлагало надежды по продвижению региона и разработке перспективных тем, призванных создать новые производства и рабочие места, улучшить состояние экономики.
Благодаря Кайбышеву об Уфе заговорили как о городе со своей научной школой в области металловедения, где разрабатываются теория и практика такого много обещающего промышленному производству явления, как сверхпластичность. Были созданы технологии изготовления деталей из труднодеформируемых и малопластичных материалов, мало того - их удалось внедрить на заводах Башкирии и ряда других регионов. Оскара Кайбышева поспешили признать адептом будущей обеспеченной жизни. Интервью он категорически не давал, за исключением кратких комментариев на каких-то научных или общественно-политических мероприятиях, посещать которые полагалось главе Академии.
Однако в Москве на «суверенизацию» науки посмотрели с прищуром. Видимо, попытку Кайбышева «присвоить» РАНовские институты, переведя их в подчинение самостийной Башкирской академии, не простили, а просто стали ждать удобного случая для подножки. В начале 2005 года ФСБ предъявила Оскару Кайбышеву обвинение в измене Родине - передаче Южной Корее технологии двойного назначения с возможностью использования как в оборонной промышленности, так и в гражданской. Попытки оправдаться и предъявить все ранее полученные в федеральных министерствах и ведомствах согласования и экспертные заключения не возымели успеха. Хотя Минэкономразвития России подтвердило: данная технология не имеет двойного применения, она рассчитана на потребительское назначение. Экспертный совет Президиума РАН также подтвердил исключительно «мирное» предназначение проданной технологии.
Но все же в августе 2006 года Верховный суд Башкортостана признал Оскара Кайбышева (автора 280 научных трудов и 210 изобретений) виновным. Разумеется, что осужденного за шпионаж ученого отстранили от руководства созданным им институтом и академией. В ходе «кайбышевского дела» то и дело всплывали какие-то странные обстоятельства: то майор ФСБ ненароком присваивал найденные в сейфе ученого векселя на десятки тысяч долларов, то хватали за руку при воровстве оставшегося исполнять обязанности директора коллегу. Что тут сказать? Золотой телец погубил светлые головы. Не берусь судить о моральных, человеческих качествах Оскара Кайбышева - я его совсем не знала, но осмелюсь утверждать, что в первые годы рыночных реформ многие ученые пытались зарабатывать «нетрадиционными» для науки способами, прибегая к мутным контрактам и договоренностям. Кто-то от бедности, кто-то от жадности, а кто-то и по наивности. Кайбышев, конечно же, наивным не был.
Однако я знала и «наивных» (по моей условной классификации). Например, «правая рука» директора экономики и социологии УНЦ РАН (в 1992-1997 гг.) Хамида Нурисламовича Гизатуллина - Нина Ивановна Климова, в то время молодая доктор экономических наук, всегда откликалась на просьбы журналистов дать интервью, комментарии по тем или иным событиям в быстроменяющейся стране, поучаствовать в круглых столах. Я и сегодня испытываю определенную вину перед читателями за то, как мы описывали вместе с экономистами перспективы вложения «приватизационных чеков» во всякого рода ЧИФы, ПИФы и прочие, как потом оказалось, финансовые ловушки олигархов и мошенников. Так было. Ваучеры своей семьи «по доброму совету» я отдала империи Березовского - АВВА. А сам Хамид Нурисламович оказался гораздо мудрее: своего сына Тимура сразу направил верным путем - в торговлю, где крутились миллионы - магазины «Матрица» стали любимыми у многих уфимцев, пока их владелец Гизатуллин-младший чем-то не разозлил властьимущих - торговую сеть разорили, но их хозяин к тому времени, говорят, обосновался в теплых странах. Россия менялась стремительно: закрывались предприятия, люди теряли работу, налаженный уклад жизни, но в целом в обществе витали надежды на близкие перемены к лучшему. Все как бы пребывали в некой эйфории от падения железного занавеса. Лишь немногие общественные деятели осмеливались тогда выступать с конструктивной критикой и смелыми предложениями. Академик Нигматуллин в том числе.
Роберт Нигматуллин с 1993 по 2006 год возглавлял УНЦ РАН, совмещая с руководством Башкирской академией наук (1995-2004 гг.). То была эпоха всесильного президента республики Рахимова, когда менялись приоритеты в обществе и национальная тема приобретала значительный вес. Нигматуллин, глубоко изучивший не только термодинамику, но и собственную родословную, не стеснялся говорить о своих темниковских пращурах, несколько столетий назад перебравшихся в башкирский край. Дед по отцу - Гениатулла Терегулов после окончания МГУ стал профессором медицины, благодаря ему в Уфе открылся медицинский институт. Профессор Терегулов одним из первых обратил взоры на феномен «горящей горы» - Янган-тау и предложил открыть там лечебницу. Дед по матери был директором школы в Серменево, а потом в купеческом, тогда еще башкирском, городке Троицке. Так что страсть к познанию у Роберта Нигматуллина - родовая, фамильное достояние.
Мне лично импонировала позиция Нигматуллина в такой чувствительной для нашей республики проблеме, как взаимоотношения башкир и татар. С его легкой руки в разговорный обиход вошло определение башкиро-татары, татаро-башкиры, что для многих смешанных семей в нашем регионе (как, например, моя) более чем близко и понятно. Мы не раз обсуждали с академиком перспективы федерализма в России - тогда они казались незыблемыми, но требующими совершенства.
Горячо говорили о теории пассионарности Льва Гумилева и необходимости обучать детей башкирскому, татарскому, чувашскому - и всем другим родным языкам. Роберт Искандерович поддерживал обучение родным языкам в школе, но определяющим фактором считал атмосферу в семье, где закладываются все основы воспитания, передаются родовые традиции, включая язык. Помнится, что именно Нигматуллин продвигал идею разработки компьютерной версии башкирского языка, призывал молодых ученых-аспирантов разрабатывать игровые программы для детей и подростков. В начале нулевых президиум АН РБ утвердил такие важные программы, как «Народы Башкортостана», «Фольклор народов Башкортостана», «Сохранение, изучение и развитие народов РБ». Идея создания в недрах ИИЯЛ специального подразделения, ставшего затем самостоятельным учреждением, - «Башкирская энциклопедия» - тоже воплотилась в жизнь в бытность Нигматуллина. К чему, спросите, эти напоминания? Привожу эти факты в качестве аргументов для наших ученых - гуманитариев, считавших себя всегда обделенными по сравнению с институтами естественных наук.
В первые годы деятельности Нигматуллина руководство республики прислушивалось к его предложениям. С одобрения правительства в АН РБ впервые разработали межотраслевой баланс экономики, что позволило увидеть полную картину: какие отрасли лидируют, а какие пробуксовывают и требуют вмешательства. Однако потом появилось некое раздражение при упоминании фамилии академика. В 2006-м Роберта Нигматуллина избрали членом президиума РАН и директором Института океанологии, чему академик, думаю, был несказанно рад.
Пост президента АН РБ Роберт Искандерович оставил еще за два года до избрания в президиум РАН - в 2004 году. Его на два года сменил доктор-математик Марат Ильгамов, имевший к тому моменту кратковременный опыт работы в университетах Принстона и Массачусетса в Англии, успевший поработать в Казани на должностях директора института и заместителя председателя президиума КФ АН СССР. В 2006 году на пост президента АН РБ пришел легендарный ректор УГНТУ, сумевший вывести родной вуз в ряд лучших российских университетов, Айрат Шаммазов. Айрат Мингазович тоже испытал на себе «барскую немилость» уже в период правления Рустэма Хамитова. Грязное сфабрикованное дело в конце концов развалилось из-за отсутствия состава преступления, а втянутые в неприличную историю следователи и коллеги-ученые пытались потом извиняться и оправдываться. Но скольких нервов стоили семье Шаммазовых вызовы на допросы - знают только Айрат Мингазович и его мудрая супруга Альбина Рафкатовна. Бог всем судья, а время постепенно проявляет истину и ложь…
В 2011-м АН РБ на целых пять лет возглавил математик Рамиль Бахтизин, а с 2016 года и по сей день президентом является педагог и драматург Альфис Гаязов - первый, можно сказать, гуманитарий во главе Академии - тоже своего рода знаковое событие в нашей академической сфере. Что касается бывшего УНЦ РАН, в 2014 году очередная реформа породила федеральное агентство - ФАНО РФ, а в Уфе появился федеральный исследовательский центр. На чем я, пожалуй, и поставлю пока точку. Будем наблюдать за жизнью дальше…
Галина ИШМУХАМЕТОВА