Последние свидетели
Что может быть страшнее войны? Разве что взрывы, голод и разруха, отраженные в глазах ребенка. Какие бы цифры не звучали в отчетах о жертвах Великой Отечественной, они никогда не будут отражать действительности. Сколько оборванных ниточек, нерожденных, умерших от голода и вражеских пуль младенцев и детей - не учтено сухой статистикой.
Большинство из выживших маленьких свидетелей грозных 40-х уже отметили почтенные юбилеи, воспитали своих детей, внуков и правнуков… Но вряд ли они забыли то, что им пришлось пережить в детстве, растоптанном тяжелыми сапогами фашисткой армии. Хотя детская психика более пластична, и даже самое большое зло малыши воспринимают иначе, чем взрослые. Казалось бы, что может рассказать о войне детсадовец? Глядя на своего пятилетку, с восторгом рассуждающего о супергероях и мечтающего стать танкистом, мне сложно представить, что пережили его ровесники 75 лет назад…
Преступления нацистского режима неисчислимы. Их бесчеловечные «медицинские» эксперименты над людьми скрупулезно задокументированы, жертвы их идеологии смотрят на нас с фото и видео хроники. Васильковская балка, Мясной бор, блокадный Ленинград, концлагеря, расстрелы и авианалеты, голод и болезни… Сколько погибло после войны, подорвавшись на оставленных минах и снарядах. «Гармония мира не стоит слезинки замученного ребенка», но сколько их было пролито…Сколько?!
Все дети войны – ее жертвы, последние свидетели немыслимых трагедий и нечаянных чудес, героизма и предательства, благородства и трусости. Вот их истории.
Юрий Павлович Деревянко 9 мая отпраздновал 80-летие. Родился он Винницкой области, но так как родители много трудились и присматривать за мальцом было некому, его в трехлетнем возрасте отправили к бабушке. Здесь, в 120 километрах от Киева, в древнейшем городке Богуслав на реке Рось и встретил войну мальчик Юра.
- Сейчас уже понимаю, что выжили чудом. Первый раз заглянул в лицо смерти зимой 42-го. Что нам мальчишкам: война – не война, пошли мы с соседом Колькой на лыжах кататься, он постарше был – учил меня. Только первый раз съехал и не упал, как налетело два фрица и давай по нам бить. Меня снегом засыпало, мама откапала. А Кольке в грудь осколок попал… Второй раз бомбили село, в один дом набилось женщин и детей, и я среди них. Не знаю зачем, но одна женщина не выдержала и выбежала… От нее на наших глазах одна нога в хромовом сапоге и осталась. До сих пор перед глазами. Мать меня после той бомбежки замотала в белую простыню и два часа мы пробирались в Глухой Яр, там до конца войны и пробыли.
Конечно, самый яркий мой день рождения отмечал в 8 лет. Когда сообщили, что победа. Сначала такая тишина была, а потом праздник на все село. Три дня праздновали!
После войны Юрий Павлович работал на комсомольской стройке, служил в армии, а затем в составе инженерно-строительного отряда отправился в Башкирию строить заводы. Здесь женился, да так и осел в Уфе, проработав главным инженером в 21 тресте БНЗС. Пережив в детстве ужасы войны, Юрий Павлович сумел выстроить свою жизнь: состоялся и в профессии и в личной жизни. Но сколько тех, кто так и не смог подобрать нити мирной жизни, тех, на кого война наложила неизгладимую печать страданий. Категория «дети войны» и сегодня в юридическом плане довольно сложная. Льготы и другие преференции варьируются в зависимости от региона. В нашей республике за опаленное войной детство вообще не предусмотрены никакие выплаты и социальные гарантии. Проект федерального закона, тем не менее, вносился в Государственную Думу под названием «О детях войны», но не был утвержден. А некоторые депутаты предлагают обращаться за компенсацией к правительству Германии.
Вот еще несколько воспоминаний тех, кому довелось узнать о войне не из книжек и фильмов.
…Сторожил меня немец лет 35, лицо симпатичное, смотрит на меня по-доброму… Я и говорю ему: «Цвай киндер, кляйн…» (мол, двое детей у меня маленьких). Немец оглянулся - нет ли кого - и говорит по-русски: «Я учился у вас до войны. Мы не все по своей охоте воевать пошли… Отец мой в первую мировую был в русском плену и мне сказал, сдавайся, если сможешь…
…Немецкие женщины всегда подавали. Оглянутся — нет ли кого поблизости — и заведут в дом. Дадут и бротмарки, и пфеннинги, чтобы мы могли выкупить хлеб. Одна только, помнится, сказала: «Сталин накормит!». Однажды случился налет, и я оказалась одна на пустой улице. Из дома выбежала женщина, схватила меня за руку и увела в свое бомбоубежище. А когда нас освободили мы ехали домой, на обочине стояли немки с детьми и так же, как мы когда-то, просили подаяние. Мама набирала полный фартук сухарей и выносила им на остановках. Я, помнится, еще сказала: — Зачем ты все раздаешь? Она меня отругала: - Забыла как сама просила?!
…Люди были разные, кто пустит переночевать, а кто нет. Жили немного у партизан, потом они ушли на другое место, ну и мы побрели куда глаза глядят. Все что нам дали с собой кончилось быстро: ни еды, ни воды, кое как дошли до деревеньки и там нас нашел отец. Он приехал на несколько дней с фронта, привез нам продукты. Через месяц отец погиб, потом умер мой 8-летний брат. И вот в конце июня мы с мамой решили двигаться дальше на Украину, к ее родным. Дошли до станции, там сели в товарный поезд, забитый людьми, немного проехали, и началась бомбежка. Очень много людей погибло. Маме попал осколок в голову, она меня закрыла своим телом. Я сильно плакала сидя возле мамы, но потом пришли санитары…
Подготовила Екатерина МАРКОВА.